Собачья жизнь

 

 - Если б знал: упаду – стелил бы не сеном – пухом,
если б знал, что вхожу не в дом, а в руины – вышел б.
А она мне была практически лучшим другом,
показалось: вдвоём подняться нам проще выше.
Что друг другу помочь согреться – чего уж проще?
А ей руку дай – так она её не отпустит.
Ну скажи, я не прав был разве, всесильный Отче?
И за что мне плита могильная этой грусти?

- "Не ходи в теремок, ибо терем на курьих лапах".
Где я раньше была – так ведь вроде ничто не скрыла,
ибо знал, что товар подпорчен, что мёртвый запах,
что риелоторы отказались, – ну, было? – было.
Что теперь уже, поздно, что все мои мытарства,
по сравнению с тем, что в мире вокруг творится.
Принимаю подчас религию как лекарство.
"Никогда не давай надежду самоубийцам".

-  . . .  я когда выходил из комнаты – каменела,
и глаза у неё несчастней побитой шавки,
и не раз, и не два – всё время, ну разве дело?
Что ей, мёртвой, мои логические припарки?
Я срывался и говорил ей: "Уйди, паскуда",
нет, я вру, я молчал, без слов она понимала,
говорю ж, как собака. Я не бежал оттуда
потому что она страдала итак немало.

- . . . я прекрасно могу и – без, не лукавлю – правда,
для меня на земле и с ним не хватает места.
У меня в голове грохочат лавины ада,
Всё равно я бы не смогла быть ему невестой.
Изначально он был роднее отца и брата.
Как собака ему лизала порезы, раны
и они заживали под слоем стерильной ваты.
А потом он увидел вдруг все мои изъяны.

- . . . говорю: у меня есть жизнь, есть другие бабы,
ремесло и работа, прочее. Я с системой
не имею привычки драться, мои масштабы
куда больше – я строю новые теоремы.
Говорю – а она в ответ мне молчит и плачет,
и не может уйти. Остаться не может – тоже.
Это что же за жизнь такая, почти собачья?
Ну скажи, чем я прогневил тебя, добрый Боже?

- . . . он во всём абсолютно прав, я ни слова – против,
мы друг другу никто, какое имею право?
У него от меня бывают припадки злости.
Я всегда всё что порчу – порчу навек, на славу.
и за здравье начав, закончили серым прахом,
я по новой начать хотела бы всё иначе.
Что теперь уже, поздно, все эти охи-ахи
если жизнь изуверским комом сплелась собачьим.

 

Поедатель грехов 

Поедатель грехов — человек, который в ходе особого ритуала, проводимого перед похоронами, съедает лежащий на груди покойника кусок хлеба, тем самым забирая себе его грехи.

 I

Приходила ли к вам когда-нибудь ваша смерть?
Наклонялась ли, заставляла в глаза смотреть?
Скольких вы схоронили, плача и не крича,
опираясь о двери и не находя плеча?

Вот у каждого в детстве точно была мечта,
ну а та, кем я стала, той мечте не чета:
очень старую бабу вижу я в зеркалах,
запираю себя во всех четырёх стенах.

Из предавших меня получится целый штат.
Моя жизнь давно объявила мне шах и мат.
Разменяла себя на сотню чужих проблем
Страхов, споров и боли, да, я проблемы ем,

а потом – тебя нет, не надо. Ну, уходи. –
мне достаточно просто взгляда. И боль в груди
разрастается комом, жалит и сводит грудь
и желанье: чужими бедами блевонуть.

II

Все уснули, и только Таня опять не спит,
продолжает лежать, старается сделать вид,
что она ещё может всё это выносить,
что с реальностью есть контакт сообщенье, нить;

а когда все уснули – я босиком во двор
на мороз. От себя не деться, и прут из пор
нет, конечно, не перья, – прут колоски, трава:
я чудовище, я всегда во всём не права.

III

Одиночество – это холод могильных плит.
Из предавших меня – хоть город. Не говорит
со мной и не слышит, не хочет Бог.
Я гожусь по большому счёту для ловли блох,

Я нужна, чтобы отогреться, вперёд пойти.
У меня же нет сердца. Господи, на пути
пусть у тех, кто уходит, будет всё хорошо
выносимо и просто. Надо же, снег пошёл.

IV

Я пустое, пустое место, я – пустота
и нормальному человеку я не чета.
Пожиратель, я – поедатель чужих грехов.
Пообедал и до свидания, будь здоров.

Подборка стихотворений сентябрь 2012 - январь 2013

Харон

Мне уже не услышать: "Здравствуй, ну я пришёл".
День до сухого выжат, вытоптан в порошок,
и череда обрядов свадеб и похорон
травит меня, как ядом – на, забирай, Харон.
Плотность потока, дробность преобразуют день,
и по мгновенью ока я превращаюсь в тень,
в контур предмета, в мебель, в серый осенний луч,
в кости скелета, в стебель, в клок ошалевших туч, –
нет, не очеловечить, так же как не помочь.
Время – оно не лечит. День переходит в ночь. 

 

* * *

 

 Я ощущаю мир мёртвых и мир живых
одновременно, мне трудно даётся стих,
даже слова - едва разбираюсь в них -
еле плетутся в мире глухонемых

Верила: справлюсь с голосом - слишком тих
голос во-первых вышел, а во-вторых
в мире слепых, хромых, в мире псих.больных
думала буду колосом - вышел жмых. 

 

* * * 

 

Милая, где гуляла ты, как дела?
Всеми кругами ада ходила-шла?
Яд на конце иглы, но в яйце – игла:
допинга нет. А ряса тебе мала,

мало того – стал мал головной платок:
столько грешила, что не войти в чертог
райский во веки майский, где добрый бог.
Каждому по заслугам. Мотай свой срок. 

 

* * *

Зоркая боль да слепая ярость.
Я - очевидица, наша старость
часто мне видится, там усталость,
крупная соль да слепая жалость.

Солью на хлеб, ну а хлеб на стопку,
для мертвецов наливаю водку.
Средь мудрецов строю идиотку
по кирпичу из себя, молодку.

Я - очевидица, понимаю:
в жиже болот босиком святая
тихо бредёт прямо вброд до края.
Я не она, я её не знаю. 

 

* * *

Стёрлись все понятия о добре и зле.
Двери восприятия выжжены, в золе
смотрит так пристыжено, хоть и нет глазниц,
ангел не хранивший мой. Падай, падай ниц.

Кушай эту кровушку, печень тоже ешь,
то была я вдовушкой – нынче просто вещь.
Нечего кривится, тут не за что прощать
звать врачей, милицию, братьев старших, мать:

мы же виноватые сами и во всём.
Плюйся красной ватою, рви из горла ком.
Ничего не стыдно мне. Столько долгих лет
самое обидное: жизни края нет –

затянулась драмами, не идёт финал.
Управляет парами адский карнавал. 

 

* * *

Замри, умри, воскресни.
Пролейся тихой песней.
Здесь кто-то неизвестный
с тобою рядом спит,

не слышит, громко дышит.
На видео в Париже
последним в мире танго
кончается кино.

Замри же, самозванка
и утром спозаранку
не тронь дверную планку –
уйди через окно. 

 

Стена

Замурованная в стену
я стою, и пухнут вены
на запястьях - только руки
между кирпичей торчат.

Нет стене конца и края.
Я руками загребаю
пустоту, кричат старухи,
плачет кто-то из ребят.

Слышу я шаги, любимый,
что же ты проходишь мимо?
Если вытащить не можешь,
просто руку протяни.

Не внутри и не снаружи –
за стеной. Бывает – хуже?
Ну, не ной, на что похоже
это и чему сродни?

Ты один, и я одна.
И – расстрельная стена.

 

Ангельский суп

Это сначала ты знала что он херувим,
ангельский чин у него, как он вышел таким?
И потому никому не ужиться, блин, с ним,
что не живём, а ползём или – небо коптим.

Это потом оказалось, что он – лжепророк,
грязь и порок - это всё у него между строк.
Только от горя приходят к нему на порог;
после – ревут, и бегут от него со всех ног.

В комнате рядом находится ангельский труп,
выйдет мясной и наваристый ангельский суп.
Кран и вода, выливай из пустого в порожнее,
в зале суда после скажут: "Она безнадёжная".

* * *

 

На остановке заброшенной или
в доме, который давно не топили,
перезимуй всю полярную ночь.
Вряд ли тебе кто-то сможет помочь.

Чтобы молчать, как молчит город Припять,
чтобы ни слова из горла не выбить,
чтобы не вырвался вопль и лай,
снега пригоршню, зажмурясь, глотай –

молча, не бойся ни зверя, ни беса,
скрипа чердачного, зимнего леса,
шорохов кладбища, местных чертей.
Бойся людей. Бойся только людей.

 

Почти что человек

 

 Дом стоял – не стало дома.
Город впал в хмельную кому.
Я хотела по-другому,
я хотела как у всех.

Только шиш – молчишь и плачешь.
Нерешаема задача.
Город выглядит иначе,
капли улетают вверх.

Трёшь культёй зудящей веки,
мы с тобой не человеки,
мы – бездомные калеки.
Нам бы в цирке выступать:

ни души, ни рук, ни ножек
ни лица, а только рожа.
Капли вверх летят, похоже
время повернулось вспять

и ползёт себе по кругу.
А у нас с тобой порука:
мы ведь сгинем друг без друга.
Мы почти что человек

целый из двоих калек.

 

Полено

В декабре все кошмары окажутся снами вещими.
Изо рта клубы пара, по коже мурашки, трещины –
кожа станет корой, ты – деревом, нет, поленом,
что случится с тобой – давно оно шло рефреном.

Ни корней, ни ветвей, непригодное для растопки.
А она говорит: "Согрей меня". Идиотка.