подборка июль 2014

* * *
Дни светлы, тревожны сны.
Я смотрю со стороны,
как рекою тёмной жизнь
через ян впадает в инь.

И, казалось бы, рукою
дотянись – коснись покоя

и тогда всё нипочем.
Только разводным клюём
жизнь стучит: "Давай на борт,
управляй, раз ты пилот.

"Кто я и чего я стою" –
поглядим над взлётным полем."


* * *

Спой мне good bye blue sky, достучись до неба
чтобы не делал, или же – где бы не был.
Вовсе не важно кто мы, не важно – где мы:
нет никакого "мы", это часть системы
мира, в котором я – человек-андроид,
и ничего не страшно, никто не тронет.

Пусть полетит мотив сквозь помехи раций,
роботы не скучают и не бояться.
Спой мне, пускай blue sky отразится в лужах.
И засыпай, а роботу сон не нужен.
Робот не ждёт, не мучается бронхитом,
но оставляет дверь на ладонь открытой.

* * *
Это всегда случается незаметно.
Хьюстон, приём, от Хьюстона нет ответа.
На орбитальной станции сигареты
кончились, но мы держимся на плаву.

Космос разъел глаза сквозь дыру скафандра.
Я здесь одна, а значит, держаться надо
Место, где нету дна есть аналог ада.
Всё это мне не верится – наяву.

Хьюстон, ответьте, Хьюстон, у нас проблемы.
Хьюстон молчит, поскольку он часть системы
старого мира, в новом же я как Немо
в космосе адаптируюсь и живу.


* * *
А листья тихо падают, и вырастают вновь.
А мы сидим над ладаном и пишем про любовь,

про вечную вселенную, про что-то наверху.
А волны станут пеною, а рыб морских – в труху.

Без амбры кашалотовой не может парфюмер.
А мы с тобой – до рвоты мы не терпим полумер.

И только лишь поэтому и движемся вперед
ведь что-то сверху – где-то и оно нас позовёт.

И вовсе знать не хочется, за мной или тобой
вот вот начнёт охотится умелый китобой.
 

* * *
Как глупо – ты представь – бояться перемены,
когда не отвратить течения времен.
По ним то вброд, то вплавь. То воды по колено.
То непосильно плыть, когда летит вдогон:

"Не слышу, не пойму, ни рифм твоих, ни рифов,
чудовищ в глубине, солёных ручейков.
И сердцу, и уму обрыдло слушать мифы
о бытие на дне, где слишком много слов."

Прости меня, родной! Я знаю: город, лето, –
стремиться к простоте мне словно не дано.
... и ты идёшь домой. Кувшинки вдоль проспекта.
Офелия в воде. Гертруда пьёт вино.


* * *
Ни боли и ни жалости, ни грусти, ни тоски,
ни гробовой усталости на тёмном дне реки.

На небе тучи серые, на небе самолёт,
на небе пахнет серою. Утопленник встаёт.

Повесит в доме подлинник Ван Гога из Арно.
Заварит чай на полдник и он распахнет окно.

И пусть не надо воздуха, пусть лёгкие в воде.
Картина, чай, подсолнухи и мысли о дожде

вселенском. О потопе и о воде всех вод.
Тогда вдохнёт утопленник тогда он оживёт.

* * *
День рожденья случился ночью
самой длинною за весь год.
Неслучайно так вышло, точно
все расписано наперёд.

Стать бы бабушкой в самом деле,
и вязать бесконечный плед.
А в июле в конце недели
очень мягок вечерний свет,

разрезает асфальт на дольки
и уходит за тополя.
Мир становится очень тонким,
и как будто бы всё не зря.

Только странно: моя усталость
бабке в очереди под стать.
Что то в горле пружиной сжалось
и попробуй теперь разжать.

Снег засыплет уставший город.
Позовут ли гулять по льду –
я сошлюсь на мигрень и холод
и, наверное, не пойду.


* * *
У меня под сердцем птицы,
не простить и не проститься,
ошалевшие колибри
ищут выход и клюют

яростно грудную клетку.
Где лекарство, где таблетка
чтобы вырвались, погибли.
Им совсем не место тут.

То есть, мне не нужно даром
сердце с тысячью ударов
за какую-то минуту.
Так вообще-то не живут.

есть и минусы, и плюсы.
Птичья лёгкость, птичья трусость.
Как легко себя запутать,
намертво скрутиться в жгут

от неведомой тревоги.
Доктор Дарвин, ради бога
приземлиться помоги мне
по ветру, как парашют.  


* * *
Тени бродят в сенях и в горнице. При родителях – беспризорница,
бесприданница. Смутно помнится какого было мне до нас.
Понимаешь, с такой породою мне сложнее всё год от года, и
говорят, будто в детстве продали тем, внизу. И никто не спас.

Ты же знаешь, ко мне рогатые очень часто приходят, платою
за подобную жизнь приходится одиночество, потому
что рычат по углам собаками. Или, сколько бы я ни плакала,
чужака загрызают в горнице разрывают на бахрому.

Ты же знаешь, я одержимая, я рогатыми сторожимая.
У меня даже кожа колется. Приходи ко мне на крыльцо?
Будь мне тем кем другие не были, как Поэт написал. От мебели
надвигается тень, и в горнице зажимает меня в кольцо.

Я тебя назову по имени и остынут пески в пустыне, и
чёрный морок во веки сломится – я увижу твоё лицо. 


* * *
Ангелы нервно слушают, спят вполглаза.
Наши с тобою души ценней алмазов,
наши с тобою души древней рептилий.
Ангелы это знают наверняка

Души покрыты копотью и заразой.
Ангелы спят над пропастью, ангел сразу
если ты будешь падать приложит силы,
чтобы твоя душа была вновь легка.