Харон
Мне уже не услышать: "Здравствуй, ну я пришёл".
День до сухого выжат, вытоптан в порошок,
и череда обрядов свадеб и похорон
травит меня, как ядом – на, забирай, Харон.
Плотность потока, дробность преобразуют день,
и по мгновенью ока я превращаюсь в тень,
в контур предмета, в мебель, в серый осенний луч,
в кости скелета, в стебель, в клок ошалевших туч, –
нет, не очеловечить, так же как не помочь.
Время – оно не лечит. День переходит в ночь.
День до сухого выжат, вытоптан в порошок,
и череда обрядов свадеб и похорон
травит меня, как ядом – на, забирай, Харон.
Плотность потока, дробность преобразуют день,
и по мгновенью ока я превращаюсь в тень,
в контур предмета, в мебель, в серый осенний луч,
в кости скелета, в стебель, в клок ошалевших туч, –
нет, не очеловечить, так же как не помочь.
Время – оно не лечит. День переходит в ночь.
* * *
Я ощущаю мир мёртвых и мир живых
одновременно, мне трудно даётся стих,
даже слова - едва разбираюсь в них -
еле плетутся в мире глухонемых
Верила: справлюсь с голосом - слишком тих
голос во-первых вышел, а во-вторых
в мире слепых, хромых, в мире псих.больных
думала буду колосом - вышел жмых.
одновременно, мне трудно даётся стих,
даже слова - едва разбираюсь в них -
еле плетутся в мире глухонемых
Верила: справлюсь с голосом - слишком тих
голос во-первых вышел, а во-вторых
в мире слепых, хромых, в мире псих.больных
думала буду колосом - вышел жмых.
* * *
Милая, где гуляла ты, как дела?
Всеми кругами ада ходила-шла?
Яд на конце иглы, но в яйце – игла:
допинга нет. А ряса тебе мала,
мало того – стал мал головной платок:
столько грешила, что не войти в чертог
райский во веки майский, где добрый бог.
Каждому по заслугам. Мотай свой срок.
Всеми кругами ада ходила-шла?
Яд на конце иглы, но в яйце – игла:
допинга нет. А ряса тебе мала,
мало того – стал мал головной платок:
столько грешила, что не войти в чертог
райский во веки майский, где добрый бог.
Каждому по заслугам. Мотай свой срок.
* * *
Зоркая боль да слепая ярость.
Я - очевидица, наша старость
часто мне видится, там усталость,
крупная соль да слепая жалость.
Солью на хлеб, ну а хлеб на стопку,
для мертвецов наливаю водку.
Средь мудрецов строю идиотку
по кирпичу из себя, молодку.
Я - очевидица, понимаю:
в жиже болот босиком святая
тихо бредёт прямо вброд до края.
Я не она, я её не знаю.
Я - очевидица, наша старость
часто мне видится, там усталость,
крупная соль да слепая жалость.
Солью на хлеб, ну а хлеб на стопку,
для мертвецов наливаю водку.
Средь мудрецов строю идиотку
по кирпичу из себя, молодку.
Я - очевидица, понимаю:
в жиже болот босиком святая
тихо бредёт прямо вброд до края.
Я не она, я её не знаю.
* * *
Стёрлись все понятия о добре и зле.
Двери восприятия выжжены, в золе
смотрит так пристыжено, хоть и нет глазниц,
ангел не хранивший мой. Падай, падай ниц.
Кушай эту кровушку, печень тоже ешь,
то была я вдовушкой – нынче просто вещь.
Нечего кривится, тут не за что прощать
звать врачей, милицию, братьев старших, мать:
мы же виноватые сами и во всём.
Плюйся красной ватою, рви из горла ком.
Ничего не стыдно мне. Столько долгих лет
самое обидное: жизни края нет –
затянулась драмами, не идёт финал.
Управляет парами адский карнавал.
Двери восприятия выжжены, в золе
смотрит так пристыжено, хоть и нет глазниц,
ангел не хранивший мой. Падай, падай ниц.
Кушай эту кровушку, печень тоже ешь,
то была я вдовушкой – нынче просто вещь.
Нечего кривится, тут не за что прощать
звать врачей, милицию, братьев старших, мать:
мы же виноватые сами и во всём.
Плюйся красной ватою, рви из горла ком.
Ничего не стыдно мне. Столько долгих лет
самое обидное: жизни края нет –
затянулась драмами, не идёт финал.
Управляет парами адский карнавал.
* * *
Замри, умри, воскресни.
Пролейся тихой песней.
Здесь кто-то неизвестный
с тобою рядом спит,
не слышит, громко дышит.
На видео в Париже
последним в мире танго
кончается кино.
Замри же, самозванка
и утром спозаранку
не тронь дверную планку –
уйди через окно.
Пролейся тихой песней.
Здесь кто-то неизвестный
с тобою рядом спит,
не слышит, громко дышит.
На видео в Париже
последним в мире танго
кончается кино.
Замри же, самозванка
и утром спозаранку
не тронь дверную планку –
уйди через окно.
Стена
Замурованная в стену
я стою, и пухнут вены
на запястьях - только руки
между кирпичей торчат.
Нет стене конца и края.
Я руками загребаю
пустоту, кричат старухи,
плачет кто-то из ребят.
Слышу я шаги, любимый,
что же ты проходишь мимо?
Если вытащить не можешь,
просто руку протяни.
Не внутри и не снаружи –
за стеной. Бывает – хуже?
Ну, не ной, на что похоже
это и чему сродни?
Ты один, и я одна.
И – расстрельная стена.
я стою, и пухнут вены
на запястьях - только руки
между кирпичей торчат.
Нет стене конца и края.
Я руками загребаю
пустоту, кричат старухи,
плачет кто-то из ребят.
Слышу я шаги, любимый,
что же ты проходишь мимо?
Если вытащить не можешь,
просто руку протяни.
Не внутри и не снаружи –
за стеной. Бывает – хуже?
Ну, не ной, на что похоже
это и чему сродни?
Ты один, и я одна.
И – расстрельная стена.
Ангельский суп
Это сначала ты знала что он херувим,
ангельский чин у него, как он вышел таким?
И потому никому не ужиться, блин, с ним,
что не живём, а ползём или – небо коптим.
Это потом оказалось, что он – лжепророк,
грязь и порок - это всё у него между строк.
Только от горя приходят к нему на порог;
после – ревут, и бегут от него со всех ног.
В комнате рядом находится ангельский труп,
выйдет мясной и наваристый ангельский суп.
Кран и вода, выливай из пустого в порожнее,
в зале суда после скажут: "Она безнадёжная".
ангельский чин у него, как он вышел таким?
И потому никому не ужиться, блин, с ним,
что не живём, а ползём или – небо коптим.
Это потом оказалось, что он – лжепророк,
грязь и порок - это всё у него между строк.
Только от горя приходят к нему на порог;
после – ревут, и бегут от него со всех ног.
В комнате рядом находится ангельский труп,
выйдет мясной и наваристый ангельский суп.
Кран и вода, выливай из пустого в порожнее,
в зале суда после скажут: "Она безнадёжная".
* * *
На остановке заброшенной или
в доме, который давно не топили,
перезимуй всю полярную ночь.
Вряд ли тебе кто-то сможет помочь.
Чтобы молчать, как молчит город Припять,
чтобы ни слова из горла не выбить,
чтобы не вырвался вопль и лай,
снега пригоршню, зажмурясь, глотай –
молча, не бойся ни зверя, ни беса,
скрипа чердачного, зимнего леса,
шорохов кладбища, местных чертей.
Бойся людей. Бойся только людей.
в доме, который давно не топили,
перезимуй всю полярную ночь.
Вряд ли тебе кто-то сможет помочь.
Чтобы молчать, как молчит город Припять,
чтобы ни слова из горла не выбить,
чтобы не вырвался вопль и лай,
снега пригоршню, зажмурясь, глотай –
молча, не бойся ни зверя, ни беса,
скрипа чердачного, зимнего леса,
шорохов кладбища, местных чертей.
Бойся людей. Бойся только людей.
Почти что человек
Дом стоял – не стало дома.
Город впал в хмельную кому.
Я хотела по-другому,
я хотела как у всех.
Только шиш – молчишь и плачешь.
Нерешаема задача.
Город выглядит иначе,
капли улетают вверх.
Трёшь культёй зудящей веки,
мы с тобой не человеки,
мы – бездомные калеки.
Нам бы в цирке выступать:
ни души, ни рук, ни ножек
ни лица, а только рожа.
Капли вверх летят, похоже
время повернулось вспять
и ползёт себе по кругу.
А у нас с тобой порука:
мы ведь сгинем друг без друга.
Мы почти что человек
целый из двоих калек.
Город впал в хмельную кому.
Я хотела по-другому,
я хотела как у всех.
Только шиш – молчишь и плачешь.
Нерешаема задача.
Город выглядит иначе,
капли улетают вверх.
Трёшь культёй зудящей веки,
мы с тобой не человеки,
мы – бездомные калеки.
Нам бы в цирке выступать:
ни души, ни рук, ни ножек
ни лица, а только рожа.
Капли вверх летят, похоже
время повернулось вспять
и ползёт себе по кругу.
А у нас с тобой порука:
мы ведь сгинем друг без друга.
Мы почти что человек
целый из двоих калек.
Полено
В декабре все кошмары окажутся снами вещими.
Изо рта клубы пара, по коже мурашки, трещины –
кожа станет корой, ты – деревом, нет, поленом,
что случится с тобой – давно оно шло рефреном.
Ни корней, ни ветвей, непригодное для растопки.
А она говорит: "Согрей меня". Идиотка.
Изо рта клубы пара, по коже мурашки, трещины –
кожа станет корой, ты – деревом, нет, поленом,
что случится с тобой – давно оно шло рефреном.
Ни корней, ни ветвей, непригодное для растопки.
А она говорит: "Согрей меня". Идиотка.
Комментариев нет:
Отправить комментарий