я – Сет
Мне снилось, что мне приснилось: чужие страны,
в которых руины храмов вросли в песок.
Там губы под солнцем словно сухие раны.
На нёбе там привкус крови, во рту – не сок,
а соль от морей, которые высыхают
настолько, что Ной не смог бы спустить ковчег.
Мне снилось, что я тоскую во сне по краю,
где мир – это бог, а бог – это человек.
Мне снилось, что кожу лижет злой зной пустыни,
и что подо мной песок источает свет.
Что словно бумага, тлея, распалось имя
моё и буквы сложились в "Сет".
Там запах пустынных трав и священных мазей,
осколки колонн, которым пять тысяч лет.
Там жрец восходил во храм и шептал в экстазе
без устали и по кругу: "я – Сет, я – Сет".
Мне снилось, что мне приснилось, что я проснулась
в своём двадцать первом веке, и бога – нет,
а только собачий холод и рыбья снулость.
И что на меня из зеркала смотрит Сет.
Воннегут
В девяти квадратных метрах гладь да тишь.
За пределами, смотри – будь осторожен –
свет, которым никого не удивишь,
темнота, которой больше, чем возможно,
мир, который не хотелось бы терять,
перемирие, которое не вечно.
В девяти квадратных метрах тишь да гладь.
За пределами – события и встречи,
кто-то ждёт, хотя его уже не ждут.
жизнь течет, как кадры старой киноленты.
Как ответил бы на это Воннегут –
такова структура
данного
момента.
* * *
Те, кто в своём уме, говорят: "Каюк.
Это конец эпохи, эпохе крышка.
Нам остаётся только слетать на юг
или с получки тяпнуть немного лишку".
Так, свысока выносят свой приговор
и прочищают горло (и чистят ногти).
Или: ведут с блаженными вялый спор,
ибо в любом меду место ложке дёгтя.
Третьи, обжегшись, дуют на молоко
и не поют ночами веселых песен.
Так остаются донельзя далеко
те, кто мне очень искренне интересен.
Ждешь, что тебя поймут и облегчат путь
и закрываешь окна к началу ночи
из-за того, что в форточку смотрит жуть,
Трогает стекла пальцами. И хохочет.
* * *
Горы глядят по-прежнему сверху вниз.
Каждый из нас по-прежнему одинок.
В поле, в котором раньше растили рис,
каменные скрижали идут в песок.
Я приезжаю в эту страну без сил.
Я прихожу уставшей, разбитой, злой.
Солнечный диск бесшумно ныряет в Нил,
заколебавшись плавиться над землей.
Это зима в пустыне, засох залив
и на полях блаженных шумят сады.
Всё, что теперь осталось от Древних Фив:
мутные воды Нила, цветок слюды.
После, вернувшись в город, где я живу,
где каждый первый старый, разбитый, злой,
вижу, как солнце силится пасть в Неву,
заколебавшись плавиться над землей.
* * *
Как кумир обратится пылью, а пыль кумиром:
еженощно уставший гений бредет квартиру,
за которую очень дорого чем-то платит,
отрывая за ломтем ломтик, и шепчет: «Хватит».
А в соседней квартире прямо за стенкой некто
нарисует себе на стенах иначе вектор,
начертив его так, чтоб точно всего хватало.
Только если б хватало – я бы вот не писала.
Только если б хватило – я бы их всех простила,
я по этим квартирам больше бы не ходила.
Не вела бы подсчет победам, и счет – потерям.
Я была бы воздушным шариком – бантик, гелий.
Не лежала бы мелким камушком на дороге:
не следила бы, как дорогу топочут ноги.
Не смотрела бы, как травинку срывают руки,
улетала бы в небо.
И взорвалась от скуки.
* * *
Смотри, как в небе тонут корабли,
как из карманов падают рубли,
как зарастают травами поля,
как в космосе вращается земля.
Как раздается тихий-тихий звон,
как Бог, который в каждого влюблен
настолько, что не может нам помочь,
бредет по краю берега сквозь ночь.
Смотри: течет по небу молоко,
как трудно лгать – да нет же, лгать легко,
как по часам включается рассвет.
Как много лет – да нет как мало лет.
Хватает дней, их хватит, как рублей.
У нас рублей и дней как у царей.
Как мало лет, да нет – как много лет,
Как мы живем на лучшей из планет
Как важно чтобы каждая душа
Шла по ветру пушинкой камыша
Как перышко у сокола в крыле
Как благо всех живущих на земле.
Ева: если погаснет свет
Если погаснет свет, если гаснет свет,
будто бы боли нет, или – бога нет,
тихие песни тысячи тысяч лет
тёплые камни гулом споют во чреве
тёмной бездонной сути самой земли,
шорохом погремушек жрецов Бали,
вещими снами жителей Сомали –
то, что в садах Эдема шептали Еве:
«Первая дева, сон, это – долгий сон.
Вечное древо вырастет. Испокон
века и до конца всех людских времен
будет шуршать листва, ветер течь сквозь пальцы».
Если погаснет свет, надо засыпать.
Время течет кругом, повернувшись вспять.
Если нам свет отец, то и тьма нам мать.
Надо закрыть глаза и не испугаться.
* * *
Это было, и казалось: то ли жалость, то ли зависть.
Растяни свою усталость по такое-то число.
И досадно, и накладно: завалило вход парадный.
Перетерпим, ладно-ладно – да, не повезло.
Несерьезное не дело: накалилось до предела,
поседела и истлела пуповина-нить
та, которую так складно вылетала Ариадна.
Чтобы было неповадно плакаться и ныть:
ничего бы не писала (а написано немало)
если бы я точно знала, с кем поговорить.
Комментариев нет:
Отправить комментарий