* * *
И ни имени знать, ни отчества,
где чужие и кто свои.
Эта осень уже не кончится,
будут вечно дрожать нули –
так подмышкой сжимает градусник
небо цвета полярной тьмы.
Где-то в космосе мерзнет парусник,
а в каюте ночуем мы.
* * *
Уже не выйдешь без пальто.
Здесь разбирают шапито
и оставляют на земле одни газеты.
Теперь здесь всё не так, не то.
Уедет цирк, а ты – никто
в таком количестве вопросов без ответов.
О чём теперь нам пировать?
Как не рождаться, а рождать?
Куда ушло твоё двадцать шестое лето?
Всё вспоминать – опять, опять.
И на кого теперь пенять
за недостаток красоты и даже света,
тепла руки среди машин,
розеток, штепселей и спин,
покрытых сеткой проводов,
лишенных цвета,
футуристических картин
где ты один среди руин
и в Антарктиде между льдин
лежит ракета.
* * *
Мне класс продолжает сниться,
мерещиться наяву.
Мне нечему в нём учиться,
Я больше здесь не живу.
Я больше так не играю.
Мне не опротивел свет,
но грязные кружки с чаем
и фантики от конфет!
И правда на дне бутылки,
О чем нам здесь пировать?
Перформанс идет в Бутырке!
С "секретиками" тетрадь,
забытая на продленке
лет двадцать тому назад.
И неба осколок тонкий,
и мой персональный ад.
* * *
А если я выбрал дорогу не ту,
я буду солдат. Я стоять на посту.
Мой рот на замок руки в бок ну а голову
ниже.
Надеясь заметить какой-нибудь знак,
из зеркала смотрит с испугом дурак.
И я ничего, ничего, ничего там другого
не вижу.
Мне хочется кинуться наземь и лечь,
в тот день где не будет событий и встреч.
А голову, голову, голову с плеч
отрубите.
Жизнь очень длинна, ну а мир очень стар.
Недобрые песни поёт минотавр
в разрушенном выжженом полном туристами
Крите.
Мне хочется дернуть быка за рога.
Мне хочется, чтобы замерзла река
и чтобы вода в ней была ни соленой, ни пресной.
И чтобы вообще там была не вода
то, что происходит в финале всегда
Всё там подо льдом в темноте зарождается
песней.
* * *
Всё, что могло гореть, обратилось в дым.
Воздух в котором нет никаких изъянов.
Небо подчас бывает таким большим,
что иногда становится даже странно.
Все, кто умел летать, подались на юг.
В город пришли зубастые злые птицы
на зиму. Дверь в прихожую хлопнет вдруг
космос, который снова спешит случится.
* * *
.. не надо снега, будем жечь мосты.
Он говорит с чудовищем на "ты".
Он говорит почти как с человеком.
... ну пощади, пожа..., ну пощади!
Одни мосты остались позади.
И КПП, и вахта впереди.
Зима опять, конечно, будет черной.
... вот вахта длится, Герман, карты дай.
Я ненави..., не вижу слово "рай",
как апогей статических утопий.
В моих краях мне запрещен протест.
Не влез в контекст – ни в огород, ни в лес.
Не надо слёз, не надо делать срез:
здесь всё что есть – болота, или топи.
Ну пожалей! Ну помо..., пожалей
За сад костей, за лес среди камней.
Тебе видней, конечно же, видней.
Я человек, чума моя, не овощ.
Из всех путей один не выбирай,
далекий край чумной далекий край,
в мой скорбный дом мой караван-сарай
не заходи, не предлагай мне помощь.
внешние храмы
А у тебя бывали сны,
где ты во внешние миры
всем телом рвешься?
Ты смотришь на восход луны?
Ты знаешь правила игры?
Ты потому здесь допоздна
не остаёшься?
Над нами небо, но постой
и под тобой и подо мной
земля, а дальше под землей
всё тоже небо, что над нами. Это двери.
Там внешний мир, там внешний храм.
Там поклоняются богам
иным не то, чтобы по сути, но по вере.
Вернее, вера, это там,
где люди ходят к берегам
такой далёкой в этом космосе планеты.
А здесь есть "я" и это всё:
нет "мой", "твоё" или "моё".
Я – это космос безголосый и раздетый.
А тот, кто космос сотворил,
становится тобой же, мир
есть всё и ничего одновременно.
Я это чувствую сейчас.
Я здесь, где нет меня и вас,
есть небо как иконостас
такой недосягаемой Вселенной.
* * *
Ничего, ничего не будет уже по-старому.
Мы оденемся по погоде во всё приличное.
Не мечтая о большем, будем стремится к малому.
Это станет привычно, медленно, и обычно, и
вдруг окажется, что при встрече друг другу нечего.
Ни о чём. Все объятья строго по расписанию.
Населенье Земли все шире, бесчеловечнее.
Но корриды не удивляют быков в Испании.
* * *
"Как вы живете все эти годы"
– имя моё забудь.
Мир заплетается в хороводы,
путь выбирает путь.
Мир занимается богословьем,
славит в тебе себя.
Дроби раскалываются на доли,
жёлудь, земля, свинья.
Мир – это сеть орбитальных станций,
комплекс закрытых ран.
Сверху атлант разжимает пальцы.
Снизу рябит экран.
Еле заслышав родное имя,
перевернись глухим.
Будучи названым, будешь ими.
Будет не "имя" – "им".
Так я забуду второе имя
(первое потерять).
Мне говорили что ад – другие.
Только другие – я.
* * *
В городе все дома неразрывно связаны
общим секретом: будет полярной ночь.
Трещины на фасадах струятся вязями
и уползают по переулкам прочь.
Маленький мальчик, каждую ночь рифмующий
кровь и любовь, чтобы было нескучно жить.
Где-нибудь в бесконечно далеком будущем
я обещаю очень его любить.
* * *
Тихие звери спят в неглубоких норах,
дети играют листьями во дворе.
Мой капитан, у нас отсырел весь порох,
будет ли наступление в декабре?
В доме хранятся камни в чугунных клетках,
а за окном бесцветный немой салют:
тени от птичьих крыльев на мокрых ветках.
Мой капитан, мы с вами надолго - тут?
Время остановилось, и на Дворцовой
вдоль по стене семнадцатый бродит год.
Мой капитан пехота уже готова,
как ей пройти по улице в гололед?
Мой капитан, давно мы уже не люди?
правда ли что вы больше не человек?
А новый год, а праздник - его не будет?
Нам, только лично нам будет падать снег.
* * *
А январь до того суров,
что у нас теперь нет следов,
нет теней. Не поможет сотня
семицветиков-лепестков.
А под снегом не слышно слов,
просьб и жалоб, речей, шагов.
Праздны дни, каждый день – субботний:
жги буржуйку, всего делов.
День ничей, а ручей замерзший –
доказательство наших слов.
Потому-то и жгли богов,
приносили богам быков:
уходи, снег, из подворотни,
повали да и будь таков.
Чтобы стал снег водой подводной,
омывающей мертвецов.
Новый день это новый лист
с дезинфекцией снегом, чист
не заполнен ничем, ни болью
ни понятием сложным "мысль".
Белый день не запятнан смыслом,
не находит себя, скулит.
Только дети играют снегом.
Доигрались и подрались.
Комментариев нет:
Отправить комментарий